Здравствуйте! Мне бы хотелось попросить совета, который, возможно, поможет мне избежать ошибок, поскольку от этого зависит карьера человека, который мне очень дорог и я не хочу компрометировать его (точнее ее) своей глупостью.
Для начала расскажу предысторию.
Так вышло, что три года назад меня госпитализировали в психиатрическую больницу. Точную формулировку своего диагноза я не знаю по сей день, хотя участковый врач показывал мне мою карточку. То, что там написано, можно назвать как угодно, но только не диагнозом - ничего конкретного, лишь какие-то расплывчатые отписки. Есть подозрение, что мой лечащий врач просто пожалела меня и не решилась ставить клеймо, дабы не калечить судьбу. Позже, заинтересовавшись данной проблемой, я выяснил в соответствующей литературе, что это был параноидальный психоз. Причем в классическом, я бы сказал, хрестоматийном виде.
Может ничего этого не случилось бы, если бы мои родители прислушались к моим жалобам и приняли меры раньше. Есть куча частных клиник, санаториев и т.д., где мне могли бы оказать помощь не доводя дело до крайних мер. Но они посчитали, что я просто не хочу учиться и пытаюсь найти повод для того, чтобы бросить университет.
Причина была банальная - я не выдержал того бардака, который творился в общежитии. Меня никто не унижал, не гнобил и, хотя я не был душой компании, относились ко мне вполне дружелюбно. Просто я ненавидел тот образ жизни, который вели эти люди и с которым мне приходилось мириться. Мой сосед менял девушек как перчатки, оставлял их на ночь. Последняя его пассия вообще поселилась у нас. И все это на 18 квадратных метрах жилплощади. Я не спорю, поначалу было весело - свобода , вечеринки, куча друзей. Но когда это стало систематическим явлением, мне уже хотелось выть.
Недосыпание, постоянное нервное напряжение, ненависть к окружающим (хотя за что я их ненавидел трудно сказать. Когда это чувство перешло на осознанный уровень, я начал корить сам себя. Может быть тут еще сыграло роль чувство вины за собственную "подлость").
Начиналось все довольно безобидно - чаще стало появляться ощущение дежавю. Потом я начал замечать, что я вижу в толпе лица, которые встречал где-то раньше. Начали сниться кошмары. Под конец моя жизнь превратилась в ад. Появились слуховые галлюцинации, боли в позвоночнике, расстройство пищеварительной системы. Я перестал различать сон и реальность. Последнее, что я помню - я взял машинку и остриг себя налысо. На кой черт я это сделал - ума не приложу.
Ах да, совсем забыл. За месяц перед этим я случайно разбил зеркало. Но психиатры в мистику не верят.
Родители, не долго думая, повезли меня в больницу. Впоследствии они ссылались на то, что, якобы, я сам их об этом просил. Но, опять же, если бы у них было хоть немного серого вещества в черепной коробке, они бы не поступили так со мной.
О подобных учреждениях ходит дурная слава. А дыма без огня не бывает, в чем я сам убедился. В подобном состоянии восприятие мира искажается и то скотское отношение, которое я испытал на себе со стороны персонала, было усилено в несколько раз моим воспаленным сознанием. Когда меня привели в палату, я попытался выйти в коридор, но, как оказалось, для содержащихся в т.н. "наблюдаловке", это запрещено. Мне никто этого не объяснял. Просто ударили по печени и положили на вязки, накачав сибазоном. А вечером дежурная медсестра накатала в журнале со слов санитара, что я пытался выломать дверь, буянил и т.д. Почему-то все решили, что я наркоман, что также было запротоколировано.
А теперь, с вашего позволения, я перейду непосредственно к лавстори.
Когда я в первый раз увидел во время обхода своего лечащего врача (она, кстати, также зав. отделением), меня поразило выражение ее лица. Точнее тот диссонанс, который составляли ее внешний облик и выражение глаз. Это был взгляд ребенка, который никак не вязался с ее внешностью. Я спросил, как ее зовут, а потом признался ей в любви. Как она потом вспоминала, такого цирка она не видела за всю свою практику. Но я готов был уже черту лысому в любви признаться, лишь бы только меня оставили в покое. На следующий день, когда я понял, что это она заправляет всей этой богадельней, я высказал ей совсем иную точку зрения, которая наполовину состояла из непечатных выражений вперемешку с параноидальным бредом. Потом я уже не хотел ни думать, ни говорить. Любая мысль вызывала адские боли в мышцах, судороги и конвульсии. Галоперидол в сочетании с аминазином - невероятно гуманная методика. Через месяц, когда меня уже вывели из состояния овоща, я побаивался ее, хотя и не скрывал своего презрения. Как водится в таких случаях, мои родные каждую неделю задабривали ее конвертами с денежкой, поэтому она сменила гнев на милость.
Следующие несколько месяцев, уже после выписки, я не хотел ничего не свете. Подумывал о суициде, причем довольно серьезно, в деталях рассматривал все возможные варианты. Права на ошибку у меня не было. Спал по шестнадцать часов в сутки. Ничто не приносило радости, не увлекало. Жизнь была серой и пустой. Учебу я не бросил, меня поселили в другую комнату. С новым соседом я подружился, он оказался спокойным веселым пареньком. Не сразу, но жизнь начала налаживаться, я погрузился в учебу, по вечерам смотрел фильмы, играл на гитаре. Мой друг, с которым я поделился этой историей, посоветовал мне найти девушку, чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний, да и вообще, наполнить жизнь смыслом. В школе мне очень нравилась одноклассница и я решил дать ей знать о себе. Оказалось, она встречалась с парнем, забеременела, а потом он ее бросил. Она одна воспитывала дочку. Мы с ней встретились, пообщались какое-то время. На меня нахлынули чувства, я привязался к ней, но взаимностью она мне так и не ответила, хотя ей нравилось проводить со мной время. Все это длилось примерно год и я поставил вопрос ребром - предложил ей выйти за меня замуж. Она ответила категорическим отказом. Мир снова рухнул. Я начал пить, пытался даже передознуться снотворным. Родители в виде профилактической меры решили свозить меня к врачу (т.е. ко все той же зав. отделением). Я отнесся к этому с показным равнодушием. Но сама встреча оставила неизгладимое впечатление. Я увидел ее такой, какой раньше даже не мог представить - милой, романтичной, искренней. Она рассказала мне о своей несчастной любви, о попытках суицида. Нашла веские аргументы, переубедила меня. Это не было уловкой, к каким в таких случаях прибегают психиатры. Слишком много было личных деталей и откровенности. Она выписала мне хорошие антидепрессанты, дала несколько дружеских советов и сказала, что лучше не доводить дело до стационара.
Но вышло несколько иначе. Легче мне не становилось. Учеба больше не приносила удовлетворения, я стал чаще напиваться, дрался, ночевал под общагой. Дело шло к отчислению и поэтому я выбрал из двух зол меньшее - снова лег в ее отделение. Отношение со стороны персонала стало другим. Теперь я находился под протекцией Ее Величества и никто не смел меня тронуть даже пальцем. Чем я не преминул воспользоваться, сведя несколько старых счетов. В целом, время я провел неплохо. Амитриптилин вызывал у меня специфическую реакцию, напоминающую наркотическое опьянение и я не скрывал своего восторга. Читал книги, играл в шахматы. Она даже иногда отпускала меня домой на выходные. Кормили, правда, отвратно. Но я наверстал упущенное после выписки, да так, что малость располнел.
Депрессия, тем не менее, не прошла. Пока я принимал лекарства, все было замечательно, но стоило снизить дозировку, как все начиналось сначала.
После выписки я виделся с ней каждый месяц и у нас завязалась дружба. Я дарил ей цветы, подарки, мы вели беседы о книгах, музыке и всякой всячине. Я даже начал писать стихи для нее. Мои чувства плавно начали переходить в разряд чего-то более весомого, чем обычная дружба.
Но вдруг все резко изменилось. Она заподозрила неладное и отчитала меня со всей строгостью, хотя я не позволял себе никаких вольностей. Кодекс врачебной этики запрещает близкие отношения между пациентом и психиатром. Честно говоря, в стране, где все покупается за деньги, подобные условности вызывают улыбку. Но мне было не до смеха. Я клятвенно заверил ее, что больше не подам ни малейшего повода для подобных упреков и меня вполне устраивает дружба. Но наши отношения больше не были столь безоблачными, как прежде. Мы стали видеться реже, говорили о посторонних вещах, редко смотрели друг другу в глаза и, вообще, у меня было такое впечатление, что она одевает на лицо маску, сквозь которую не видно ни эмоций, ни чувств. Несколько раз мы даже ссорились и чем дальше, тем холоднее становились отношения. Это длится уже год и сейчас я просто не могу жить без нее. Что будет дальше, не представляю. Она терпит меня просто из страха перед моими суицидальными наклонностями. Ей тридцать шесть лет, она не замужем. Из влиятельной семьи, т.е. человек совсем другого круга. Надеяться мне не на что, я знаю, что обманываю сам себя. Но нужно как-то жить дальше. Пусть даже придется тешить себя пустой иллюзией. Я не знаю, как быть. Стоит ли бороться за нее, или это лишь пустая трата нервов? Да к тому же, мне не хочется компрометировать ее перед коллегами.
Я прошу прощения за такое количество текста, я писал эту поэму два дня. А теперь, собственно, задам главный вопрос, который я не смею задать ей самой - будет ли осуждаться законный брак между бывшим пациентом и психиатром и отразится ли это на ее карьере?