Гретхен

Лев Толстой очень любил детей, и все ему было мало. Приведет полную комнату, шагу ступить негде, а он все кричит: "Еще! Еще!"

Пушкин был не то что ленив, а склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же, хлопотун ужасный, вечно одержим жаждой деятельности. Пушкин этим частенько злоупотреблял. Бывало, лежит на диване, входит Тургенев. Пушкин ему: "Иван Сергеевич, не в службу, а в дружбу - за пивом не сбегаешь?" И тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтоб Тургенев вернулся. То забежит куда-нибудь петицию подписать, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего-нибудь и уедет в Баден-Баден. Без пива же Пушкин остаться не боялся. Слава богу, крепостные были. Было, кого послать.

Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подает тетрадь жене: "Гляньте, Софи, правда, лучше Пушкина?" - а сам сзади костыль держит. Она прочла и говорит: "Нет, Левушка, гораздо хуже. А чье это?" Тут он ее по башке - трах! С тех пор он всегда полагался на ее литературный вкус.


Однажды Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, поймал на улице кота. Ему надо было живого кота для романа. Бедное животное пищало, визжало, хрипело и закатывало глаза, а потом притворилось мертвым. Тут он его отпустил. Обманщик укусил в свою очередь бедного писателя за ногу и скрылся. Так и остался невоплощенным лучший роман Федора Михайловича "Бедные животные". Про котов.

Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел впереди Пушкина. "Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - подумал Лев Толстой, - все равно, дай догоню и поглажу по головке". И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.


Однажды Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, сидел у окна и курил. Докурил и выбросил окурок из окна. Под окном у него была керосиновая лавка. И окурок угодил как раз в бидон с керосином. Пламя, конечно, столбом. В одну ночь пол-Петербурга сгорело. Ну, посадили его, конечно. Отсидел, вышел, идет в первый же день по Петербургу, навстречу - Петрашевский. Ничего ему не сказал, только пожал руку и в глаза посмотрел. Со значением.



Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимо идущие литераторы кланяются Пушкину, А Чернышевский думает - ему; радуется. Достоевский прошел - поклонился, Помяловский, Григорович - поклон, Гоголь прошел -засмеялся и ручкой сделал привет - тоже приятно, Тургенев - реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу Толстой, молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом писал в дневнике: "Все писатили харошии, а Толстой - хамм. Патамушто графф."



Снится однажды Геpцену сон. Будто эмигpиpовал он в Лондон, и жи вется ему очень хоpошо. Купил он будто собаку бульдожьей английской поpоды. До того злющий пес - сил нет, кого увидит, на того бpосается. И уж если достигнет, вцепится меpтвой хваткой - все, можешь бежать заказывать панихиду. И вдpуг будто он уже не в Лондоне, а в Москве: идет по Твеpскому бульваpу, чудовище свое на поводке деpжит, а навст pечу Лев Толстой... И надо же, тут на самом интеpесном месте пpишли декабpисты и pазбудили.


Лев Толстой и Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, поспорили, кто лучше роман напишет. Судить пригласили Тургенева. Толстой прибежал домой, заперся в кабинете и начал скорее роман писать - про детей, конечно (он их очень любил). Достоевский сидит у себя и думает: "Тургенев - человек робкий. Он сейчас сидит у себя и думает: "Достоевский - человек нервный, если я скажу, что его роман хуже, он и зарезать может." Что же мне стараться? Все рано денежки мои будут." (Это уже Достоевский думает). На сто рублей спорили. А Тургенев сидит в это время у себя и думает: "Достоевский - человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и зарезать может. С другой стороны, Толстой - граф. Тоже лучше не связываться. А ну их совсем." И в ту же ночь уехал в Баден-Баден.(с)